– И что же такого сообщает нам Везенмайер? – насторожился вождь, поглядывая при этом на рейхсфюрера СС Гиммлера; уж кто-кто, а тот должен был знать свой генералитет.

– Бригаденфюреру Везенмайеру действительно поручено было изучить ситуацию в стане нашего ненадежного союзника, – подтвердил рейхсфюрер.

– Он считает, – продолжал тем временем фон Риббентроп, – что антигерманские настроения, которые проявляются сейчас в Венгрии, во многом объясняются тем, что правительство данной страны не провело ни одной расовой чистки в своем обществе, которое в результате оказалось насквозь пропитанным сионистской гнилью.

– А что, это важный довод, очень важный, – неожиданно поддержал его Гитлер, на время забывая о своем хроническом невосприятии министра иностранных дел. Сейчас ему нужны были веские доказательства того, что вторжение в Венгрию и переворот в ней вызваны были крайней необходимостью, сложившимися там обстоятельствами, и вот теперь он их получал. – Но вы уверены, что Везенмайер и в самом деле сумеет подкрепить свои умовыводы хоть какими-то конкретными фактами?

– Вот одно из его донесений, – потряс листиком бумаги Риббентроп. – В нем прямо указывается на причастность к событиям сионистских кругов этой страны. Пожалуйста: «Основная причина, – сообщает бригаденфюрер СС, – той пораженческой позиции влиятельных кругов Венгрии и саботажа совместных целей войны объясняется наличием в стране еврейского населения. В количественном отношении евреи составляют около десяти процентов всего населения Венгрии. А среди жителей Будапешта даже достигают тридцати пяти» [40] . Что, добавлю от себя, мой фюрер, вообще немыслимо.

Риббентроп оторвал взгляд от бумаги и почти торжествующе осмотрел собравшихся. Сейчас он казался сам себе человеком, докопавшимся до высшей и последней истины, до которой не дано было докопаться никому другому.

«И это доклад министра иностранных дел?! – ужаснулся Скорцени, с нескрываемой насмешкой встречая взгляд фон Риббентропа. – Нет слов, без евреев там не обошлось. Как не обходится без них в любом другом антигерманском мероприятии, антигерманском сопротивлении. Но валить все, что происходит на берегах Дуная, только на евреев! Апостольская наивность! Хотел бы я знать, почему фюрер все еще терпит этого человека на посту министра? Почему он вообще терпит его?»

Пока, выдерживая надлежащую паузу, Риббентроп извлекал из папки еще один документ, Кейтель громко прокашливался и виновато посматривал на Гиммлера. Он чувствовал себя так неудобно, как будто это он сам позволяет Риббентропу нести здесь всю эту чушь.

– Несомненно, господа, что врагом номер один в Венгрии были и остаются евреи, – вновь заговорил Риббентроп, уставившись в очередное донесение. Но не ясно было: цитирует он его, или же говорит от своего имени. Кстати, этот документ тоже поступил за подписью Везенмайера. – Так вот, врагом номер один… Впрочем… да, вот здесь: «Эти 1,1 миллиона евреев ведут подрывную деятельность против рейха. Почти такое же, если не вдвое большее, число венгров – приспешников евреев – помогают им. Для того чтобы парализовать саботажников, заставить их отступить, необходимо предъявить им жесткие требования, с угрозой ввести в дело германские дивизии и бомбардировочные эскадрильи…»

– Что-что?! Дивизии и эскадрильи? – резко прервал его Гитлер. – Там именно так и написано?

– Так точно, мой фюрер, дивизии и…

– Это как понимать? Что уже и Везенмайер требует от меня дивизий?! Он что, предполагает открыть в Венгрии новый фронт? Третий?

– Интересно, где мы найдем дивизии, чтобы бросить их сейчас на Будапешт, на всю эту страну? – процедил фельдмаршал Кейтель, раздувая от возмущения полные, дрожащие, словно студень, щеки.

– Но здесь так говорится, – обиженно оправдывался фон Риббентроп. – «По моему мнению, – это опять говорит Везенмайер, – этого будет достаточно, чтобы противник капитулировал. Я твердо убежден в том, что регент Хорти без всякого промедления согласится с любой кандидатурой премьер-министра, которую пожелает предложить фюрер. Он это сделает хотя бы ради того, чтобы спасти себя и свою семью».

«А ведь Риббентроп решил сыграть на нашем всеобщем антисемитизме», – почти злорадно ухмыльнулся Скорцени. Будь он на месте фюрера, он просто-напросто выставил бы сейчас этого «министра иностранного безделия» вместе с его бумаженциями. Хотя то, что в Венгрии до сих пор, будто в устроенном в центре Европы заповеднике, сохранилось более миллиона евреев – само по себе возмутительно.

– Мнение Везенмайера нам ясно, – подал голос Гиммлер, старательно протирая салфеточкой стекла своих очков. – Но теперь хотелось бы знать мнение министра иностранных дел.

– Мы немедленно готовы предъявить Хорти и венгерскому правительству ноту, в которой потребуем выполнения всех союзнических обязательств, – почти прокричал Риббентроп, пытаясь хоть как-то спасти в глазах присутствующих свою репутацию. – Кроме того, я решил направить личное послание Хорти.

– Что же мешает осуществлению этого замысла? – мягко, доверчиво улыбнулся рейхсминистр. – И что мешало сделать это до сих пор? – почти по-отечески допытывался он.

– Ну, всему свое время. Вы же прекрасно понимаете, что всякая нота предполагает определенную ситуацию, определенные обстоятельства.

– Разве что… – снисходительно-иронически согласился Гиммлер.

– Так вот, Риббентроп, вы должны сделать это немедленно, – прекратил их стихийную полемику фюрер. – В самых жестких тонах. От моего имени. – Он движением руки усадил Риббентропа на место и взглянул сначала на Гиммлера, затем на Кейтеля.

«Фюрер спас его от допроса, – по-своему истолковал ситуацию Скорцени. – Напрасно он это сделал. Все равно Риббентроп не оценит услуги».

– Конечно, если последует приказ ввести в Будапешт войска, – принял вызов фельдмаршал, – то, естественно, кое-какие резервы мы все же изыщем. В основном из тыловых частей. При разумном использовании этих войск их может оказаться достаточно даже для того, чтобы в королевском дворце в Будапеште мы увидели совершенно новых людей. При этом мы бы старались избегать прямой конфронтации с венгерскими войсками.

– Венгерского фронта не будет, – то ли поддержал, то ли заверил его Гитлер. – Венгрия – все еще наша союзница, и мы должны показать всему миру, что она остается, вопреки желанию врагов рейха. Это, господа, политика…

– Те несколько полков, что имеются в районе Будапешта, можно эффективно использовать лишь во взаимодействии с расположенными там батальонами СС, а также усиленной агентурной работой СД и гестапо, – вновь попытался ввести в разговор рейхсфюрера генерал Йодль, который в присутствии Кейтеля вообще чувствовал себя здесь лишним.

– К сожалению, Везенмайер больше занимается статистикой, чем конкретной работой по наведению порядка в Венгрии, – резко отрубил Гиммлер. – А ведь в его подчинении немало воинских подразделений.

– Я тоже так считаю, – угрожающе произнес Гитлер, приподняв со стола, а затем вновь отшвырнув первую попавшуюся ему под руку бумажку.

– Предвидя такую бездеятельность, – еще более вдохновенно продолжил фюрер, – мы уже предприняли кое-какие шаги. В частности, туда направлен оберштурмбаннфюрер СС Адольф Эйхман со своей зондеркомандой гестапо. Правда, существующий в стране режим не позволяет им заниматься еврейским вопросом по-настоящему, о чем уже было сказано в донесении бригаденфюрера Везенмайера. Тем не менее несколько тысяч наиболее активных евреев, связанных с подпольем Сопротивления, уже казнены или отправлены в концлагеря.

В кабинете воцарилось молчание. Уткнувшись в него, словно в стену, Гиммлер удивленно осмотрел присутствующих и остановил свой взгляд на фюрере: понимает ли он всю серьезность принятых мер?

– Донесения Везенмайера свидетельствуют, что этого недостаточно, – мрачно заметил Гитлер. – Он явно не поддерживал мнения Гиммлера о Везенмайере, которого давно знал и кандидатуру которого избрал лично. Ошибка рейхсфюрера заключалась в том, что он начал с критики действий бригаденфюрера. Хотя в данном случае Гитлер оставлял такое право за собой. – К тому же, насколько мне помнится, Эйхман находится в Венгрии уже не менее пяти месяцев. Почему речь о его команде идет, как о недавней помощи?