– О тех напрасных усилиях, которые были потрачены на подготовку операции. Обещавшей, кстати, стать одной из самых блистательных в этой войне.

– А ведь прекрасные были дни, – мечтательно запрокинул голову Родль. – Еще бы немного, и штурмбаннфюрера Скорцени пришлось бы возводить в кардиналы.

– Как минимум в «серые», моя «черная знать» [68] , – поддержал его обер-диверсант рейха.

– Вот именно, в кардинал-диверсанты.

Штубер в их перепалку не вмешивался. Украина, Польша, Аргентина, Италия и снова партизанские леса Украины… Каким чудом он уцелел во всем этом кроваво-диверсионном водовороте, так и остается для него непостижимой загадкой.

– Но пришлось спешно переквалифицироваться в архитекторы, мои несостоявшиеся блаженные, так и не дождавшиеся беатификации [69] , – с грустью в голосе завершил тем временем их ироничный диалог Скорцени.

…Ему тоже вдруг вспомнились берега Лигурийского моря, белокаменная вилла на одном из прибрежных холмов и прекраснейшая из женщин, княгиня Мария-Виктория Сардони, – на палубе яхты, под вечерним звездным небом. Оказывается, даже война способна дарить такие вот совершенно непостижимые в необычности и романичности своей, встречи и порождать такие сладостные воспоминания.

– Коль уж судьба свела меня с доктором архитектуры Вольфом, то докладываю: десять строительных рабочих под командованием фюрер-мастера Штубера в вашем распоряжении, – невозмутимо доложил гауптштурмфюрер уже на крыльце особняка.

Все трое были в штатском. И часовой, не знавший в лицо ни одного из них, так и воспринял людей Скорцени как представителей какой-то германской фирмы. Кто только не обращается в эти тревожные дни к хозяину резиденции – начальнику службы безопасности района Балкан и Италии штурмбаннфюреру СС Вильгельму Хёттлю. Незаменимый, оказывается, человек!

Вот только потребовать у визитеров в штатском документы он не успел. В двери появился сам Хёттль, которого Скорцени и Штубер больше знали под кличкой Корсар. Как знали и о том, что настоящий взлет этого сотрудника службы безопасности начался после операции по похищению Муссолини, во время которой Хёттль действовал в составе штурмовой группы.

– Отставить, – упредил он часового. – Доктор Вольф, господа, прошу за мной. Давно ждем вас.

«Значит, шифровку из Берлина он уже получил, – подумал Скорцени, пожимая руку Хёттлю. – Это упрощает разговор. Конечно, вряд ли в ней было указано, с каким именно заданием направляется сюда „доктор Вольф”. Однако весь опыт работы Хёттля в службе имперской безопасности должен был убедить его, что просто так, с дружеским визитом, в столицы союзных Германии держав Скорцени не направляют».

2

Уже усевшись в предложенное ему кресло, штурмбаннфюрер небрежно положил на стол перед Хёттлем удостоверение, напечатанное на бланке, на котором сразу же бросались в глаза штамп «Фюрер и рейхсканцелярия» и крупная, тисненная золотом свастика с орлом.

Хёттль никогда не решился бы потребовать какой-либо документ у Скорцени. Ему просто в голову такое не пришло бы. Но, заметив этот штамп, начальник службы безопасности понял, что изложенный на бланке текст избавляет «первого диверсанта империи» от необходимости произносить множество совершенно неуместных в данной ситуации слов.

– Я всегда считал, что штурмбаннфюрер Скорцени не нуждается ни в каких удостоверениях личности или сопроводительных документах, – проговорил Хёттль, потянувшись тем не менее к бумаге. – Этот я прочту только из уважения к канцелярии фюрера.

– Там будут польщены, – невозмутимо заверил его Скорцени.

«Штурмбаннфюрер СС Отто Скорцени, – говорилось в документе, – действует во исполнение личного, строго секретного приказа чрезвычайной важности. Предписываю всем военным и государственным органам оказывать Скорцени всяческое содействие и идти навстречу его пожеланиям. Адольф Гитлер» [70] .

«…И идти навстречу его пожеланиям»? – с удивлением повторил про себя Хёттль. – Это что-то новое!» – ухмыльнулся он, и тоже про себя. Однако, взглянув на жестоко иссеченное шрамами, непроницаемое лицо Скорцени, сразу же погасил ухмылку.

Встречать что-то подобное в удостоверениях и предписаниях штурмбаннфюреру Хёттлю еще не приходилось. И это озадачивало его.

«А много ли тебе приходилось читать удостоверений, подписанных самим фюрером?» – въедливо спросил он себя, пытаясь развеять излишние предчувствия.

Совершенно неожиданная, несвойственная военным приказам и распоряжениям формулировка действительно заставила Хёттля задуматься: случайность ли? А некоторая ее расплывчатость, допускающая любую, самую сумасбродную, вольность в толковании, – еще и насторожиться. Она могла означать только одно: с момента предъявления сего удостоверения Скорцени становится, по-существу, полновластным представителем фюрера в Венгрии. И не только в ней. Территория и срок действия его полномочий фюрером тоже ограничены не были.

С планом переворота в Венгрии, с возможным арестом регента и членов его семьи Хёттль ознакомлен не был. Даже о самой идее такого переворота его никто не уведомил. Однако весть об ожидаемом появлении здесь Скорцени заставила его насторожиться: уж не похищением ли Хорти должен завершиться этот необъявленный визит в Цитадель?

«Но какова в таком случае лично моя роль в этой стране? – подумал он. – Не означает ли, что с появлением в Будапеште „первого диверсанта рейха” ты оказываешься не у дел? Даже если прямого отстранения от должности не последует?»

Восточный фронт уже неукротимо подступал к границам Венгрии, но до него все еще было далеко. И Хёттлю, при всей его известной храбрости, не хотелось быть переброшенным куда-нибудь в Карпаты, на борьбу с партизанами. Такая война – с атаками и карательными рейдами – была не для него. Как и «романтик войны» Штубер, не говоря уже о Скорцени, он предпочитал войну диверсионную, в которой по-настоящему чувствовал себя солдатом.

– Не сомневаюсь, штурмбаннфюрер, что в Будапешт вас привели обстоятельства чрезвычайной важности. – Хёттль аккуратно сложил бланк, положил его у кисти Скорцени и, усевшись в кресло за своим столом, выжидающе посмотрел на начальника отдела диверсий зарубежной разведки Главного управления СД.

– Что не трудно предположить. Если уж меня направил сюда сам фюрер! – гортанно изрек Скорцени, искоса, из-под бровей, окидывая Хёттля устало-снисходительным взглядом. Какие еще объяснения нужны были этому диверсанту, столь неожиданно и неправдоподобно перевоплотившемуся в старательного служаку?

Для Скорцени не осталось незамеченным, как резко побледнело худощавое, слишком удлиненное лицо Хёттля. И это его не удивило. В последнее время так бледнели многие офицеры СД, гестапо и абвера, не говоря уже об окопных офицерах вермахта, которым приходилось сталкиваться с ним.

Раньше, после похищения Муссолини, его появление в любой компании, в любом учреждении не вызывало ничего, кроме интереса и желания хоть немного побыть рядом с «героем нации». Вот он – Скорцени! Тот самый, совершивший то, что всем остальным казалось невозможным. Тогда, после бескровного освобождения из-под ареста верного союзника рейха дуче Муссолини, обер-диверсант рейха представал в роли античного героя, совершившего очередной «подвиг Геракла». К нему относились с таким же радушием, как относятся к прославившему свою страну олимпийскому чемпиону.

Но так было лишь после освобождения им Муссолини. Теперь же его воспринимали совершенно по-иному. После покушения на Гитлера и связанного с ним путча генералов, который Скорцени, имевший под своим командованием всего лишь каких-нибудь полторы сотни эсэсовцев, подавил с небывалой жестокостью, у многих чинов рейха прибытие «венца» начинало вызывать почти необъяснимый, инстинктивный страх. Словно этот человек мог вершить судьбы людей – всех без исключения, вплоть до самого фюрера, – по своему собственному усмотрению.