– К тому же логичнее, что служащие выносят ковры через черный ход, – поддержал этот замысел Скорцени.

– Попытаемся обойтись без пальбы.

– Действуйте, Штубер, действуйте! Но помните: я не пастор, покойников не отпеваю. Ваш трофей нужен в живом виде.

– Извините, Скорцени, тут уж как получится, – стал заверять его Штубер.

37

Ковры с «начинкой» оказались тяжелыми. Каждый из них взвалили на плечи по три человека.

Свободным остался только Штубер. Он-то и должен был прикрывать их отход. Впрочем, носильщики тоже приготовили лежащие в карманах пальто «вальтеры».

Спустившись к черному входу, гауптштурмфюрер выглянул в окошечко-бойницу. Машина уже была на месте. Она находилась метрах в двадцати. Один из агентов, стоя у кабины, что-то объяснял офицеру-гвардейцу. Тот понимающе кивал. Еще двое солдат курили чуть в стороне от машины. Их пасли трое в штатском, стоящие у «пежо». Среди них Штубер легко узнал могучую фигуру Скорцени. Не сомневался он и в том, что еще несколько эсэсовцев залегло в кузове грузовика. Естественно, в штатском.

– Приготовились, – негромко скомандовал Штубер, открывая дверь. – Только спокойно. Служащие выносят ковры, чтобы отвезти их в чистку. Не нервничать, не бежать. И не пытайтесь один из ковров уронить. Пошли.

Выход получился неудачным. Словно плохо обученные артисты массовки, они вышли, неуклюже горбясь, шагали не в ногу, а главное, слишком торопились.

Не договорившись, какая из троек выходит первой, бригады носильщиков умудрились столкнуться прямо за дверью, и Ланцирг в самом деле чуть не уронил тот конец ковра, к которому, прикрытая тряпкой, подходила голова Николаса.

Застыв в тех позах, в каких застало их появление процессии, гвардейцы с явным безразличием проследили, как рабочие донесли и неумело погрузили в кузов первый сверток. Они уже были предупреждены, что машина прибыла за коврами, поэтому сама процессия особого недоумения не вызывала. Тем не менее что-то насторожило их в нервозной поспешности второй группы. А когда, не слишком туго спеленатый, Николаус рванулся всем телом и чуть не вырвал свой кокон из рук диверсантов, один из венгров вдруг закричал:

– Там человек! Они несут человека! – Он хотел добавить еще что-то, но в это время Штубер наградил его за бдительность выстрелом из бесшумного пистолета. Упустив карабин, гвардеец рухнул на мостовую.

Поднырнув под сверток, чтобы помочь товарищам, Штубер ранил другого охранника, швырнул гранату в появившуюся из-за угла группку гвардейцев и, толкнув ковер в кузов, метнулся к приближающемуся мотоциклу.

– Не стрелять, там Хорти! – во всю мощь своей глотки крикнул Скорцени по-венгерски. – Мы арестовали Хорти! [98]

Это предупреждение явно предназначалось охране Николаса. А для большей убедительности он швырнул в отступивших к черному ходу гвардейцев русскую лимонку.

Вслед за ней полетело еще две или три гранаты. Ожили доселе скрывавшиеся в кузове грузовика автоматчики. Отстреливаясь, группы Штубера и Скорцени отходили к машинам и подъезжающим мотоциклам. А в это время, отвлекая огонь на себя, уже вступали в бой переодетые в штатское коммандос из взвода эсэсовцев-парашютистов.

Штубер ухватился за сиденье мотоцикла, в коляске которого сидел Розданов, однако пуля настигла его в тот момент, когда он закинул ногу, чтобы садиться.

– Стоять! – рявкнул Розданов водителю и, буквально выбросившись из коляски, подхватил неудачника-диверсанта под руки.

Так и не поняв, что там происходит у него за спиной, мотоциклист прибавил газ и, наполняя площадь ревом мощного мотора, понесся к ближайшему переулку. Но к тому времени Розданову все же удалось протащить полтуловища Штубера между собой и водителем и вывезти гауптштурмфюрера из-под обстрела, хотя он продолжал утюжить синевато-сиреневый булыжник старинной площади носками развороченных ботинок.

Уже в переулке, на первом же повороте, выстрелами вверх их пытался задержать армейский патруль.

– Не стрелять! Там партизаны! Партизаны! – наконец пришел в себя Штубер. Рана была пустяковая: в ногу, царапина. – Мы – германцы! Из гестапо! Не стрелять!

Засмотревшись на патрульных, водитель-мотоциклист, который увозил Розданова и Штубера, чуть не врезался в вынырнувший из ближайшего двора черный «остин», из которого, еще не успев толком затормозить, выскочила облаченная в эсэсовский мундир Лилия Фройнштаг.

– Где Скорцени?! – крикнула она.

– Какого черта?! – прорычал Штубер. – Прикрой нас машиной.

– Я спрашиваю, что со Скорцени?

– Да жив он, жив!

– Пусть только окажется, что вы где-то там оставили его!.. – пригрозила Фройнштаг.

– Ты смотри, точно: партизаны немцев распотрошили! – не скрывая своего злорадства, проговорил рослый солдат с ярко выраженными азиатскими чертами лица. Очевидно, из степных венгерских пастухов-печенегов.

И ни один из патрульных так и не заторопился к набережной Дуная, откуда все еще доносилась стрельба.

Докуривая, венгры молча проследили, как Розданов, мотоциклисты и рыжая пигалица в черном мундире поспешно грузят раненого в «остин». И так и не успели расслышать взрыв лимонки, которую, высунувшись из машины, метнула в них Фройнштаг. Идя на задание, «коршуны Фриденталя» уже давно предпочитали вооружаться маленькими русскими гранатами-лимонками. Это были своеобразные визитки «фридентальцев».

Иное дело, что швырнула ее Лилия скорее из привычки не оставлять свидетелей, нежели из крайней необходимости.

38

– Кажется, здесь, – попросил Гольвег остановить машину у старинного двухэтажного особняка, где-то неподалеку от Восточного вокзала.

– Точно здесь, не ошибаетесь? – неуверенно спросил барон фон Штубер, припарковывая машину у театральной тумбы.

– Это уже вопрос не ко мне, – локтем толкнул Гольвег в бок сидевшего рядом с ним венгра. – Ты что, Олт, решил, что это мы с бароном будем твоими проводниками? Это и есть дом генерала Харди, являющегося флигель-адъютантом Хорти?

– Точно, здесь, – всполошился Олт Тибор. – Черт, задумался. – Штубер уже успел погасить фары, и Олт, чуть приоткрыв дверцу, всматривался в очертания ничем, кроме миражного сияния полуугасшей луны, не освещенного фасада. – Да, по-моему, это его пристанище.

– Если перепутаешь, пять лет будешь изображать в концлагере генерала Харди, флигель-адъютанта Миклоша Хорти. И ни один сумасшедший дом тебя не примет.

– Тут уж вы, конечно, постараетесь, – невозмутимо признал Олт.

– Все запомнил? Чин у него – генерал-лейтенант.

– Генерал-лейтенант Харди.

– Был им. До этой ночи.

Мимо них проехал «остин», в котором сидели Скорцени, Родль и Ланцирг. Свернув в сторону площади Кальвина, машина остановилась. Несколько минут спустя в их сторону направились две четко вырисовывающиеся на лунном фоне фигуры. Почти интуитивно Штубер определил: Скорцени и его адъютант Родль.

Ланцирг, судя по всему, остался у машины, чтобы, в случае необходимости, прикрыть их отход. Хотя сбоя не должно быть. Вроде бы не должно. Все продумано. Разработаны все варианты.

Тем не менее в квартале от дома Коломана Харди штурмбаннфюрер оставил еще две машины, в каждой из которых сидели по четыре «коршуна Фриденталя». Так, на всякий случай.

– Чего ждем? – нервно поинтересовался Олт.

– Озарения, Олт, озарения. Не забывай, что тебе приходится иметь дело с германцами, с их точностью, обстоятельностью и почти идиотским педантизмом.

– Это уж точно: идиотским педантизмом, – едва слышно рассмеялся Розданов. Штубер нравился ему все больше и больше. Даже своим, откровенным цинизмом, приправленным, грубоватостью и откровенностью.

– Вы невнимательны, поручик. Я сказал «почти идиотским», – благодушно уточнил барон фон Штубер. – Ну что, коммандос, все детали нашего визита вам известны, будем приступать. Что-то не вижу никакой охраны.